В параллельной Вселенной этот спектакль шел бы в Лондоне несколько недель, собирая полные залы и восторги зрителей. Но пандемия 2020-2021 годов сломала все планы и надежды на живые выступления, и вынудила режиссеров и актеров искать новые жанры. Радикально сокращенная версия великой шекспировской трагедии разыгрывается в опустевшем зале Литтлтон. Саймон Годвин использует для своего телеспектакля все помещения в здании, и щедро заимствует у кинематографа крупные планы и другие выразительные приемы. Чума, играющая значимую роль в «Ромео и Джульетте» (именно из-за эпидемии чумы гонец не успевает доставить Ромео письмо, которое могло бы спасти жизни несчастных влюбленных), была еще на слуху современников Шекспира: пьесу он написал спустя пару лет после того, как эпидемия смертельной болезни вынудила закрыть лондонские театры в 1593 году. О драматичной тени страшной беды, охватившей мир, которая ложится на пьесу, говорит и режиссер. Саймон Годвин, будучи художественным руководителем шекспировской компании в Вашингтоне, специально собирался в Лондон, чтобы поставить в Национальном театре «Ромео и Джульетту», и вряд ли изначально планировал делать спектакль с таким подтекстом, но в премьерных интервью он впрямую говорит о том, что сюжет трагедии плотно связан с чумой. Новая «чума», подвергшая театры невиданным на нашем веку испытаниям, незримо пронизывает постановку Годвина. В условиях жесткой изоляции у труппы было всего 17 дней для съемок в опустевшем здании Национального театра (с соблюдением всех необходимых мер предосторожности, конечно). Режиссер Саймон Годвин и оператор Тим Сиделл приняли решение не записывать традиционный спектакль на сцене, а использовать буквально каждый закоулок здания. Почти при полном отсутствии декораций атмосферу в постановке удалось создать из ничего: дымовые установки делают кадр туманным, а воздух — тяжелым; плотная толпа, снятая крупным планом, погружает в сумятицу бала; огромная расфокусированная луна на заднем плане переносит зрителей в ночной сад; простая фанерная стена на глазах превращается в узкий итальянский переулочек, залитый солнцем, а железные противопожарные щиты с успехом играют роль крепостных стен Вероны, за которые изгоняют Ромео. Любовь к театру и почтение к его условностям наполняют этот экспериментальный спектакль с первых кадров: труппа полным составом в будничной одежде сидит на сцене — идет читка пьесы; затем пара актеров репетирует бой на мечах при помощи деревянных палок... Но в какой-то момент игрушечное оружие сменяется настоящим, в смятении все вскакивают с мест, кричат, камера дрожит — и в мгновение ока вы оказываетесь внутри самой истории. Драматург Эмили Бернс адаптировала текст Шекспира, решительно сократив действие до кинематографичных 90 минут, убрала длинноты, придала энергии постановке и позволила ярко выступить даже актерам на ролях второго плана. Флер великого британского телевидения лежит на этом спектакле, для которого Годвин собрал по-настоящему звездную команду актеров, знакомых нам прежде всего по любимым сериалам: здесь блестящий Эдриан Лестер придает весу кратким репликам герцога; энергичная Тэмсин Грег просто излучает деспотизм в роли леди Капулетти (которой отданы и многие реплики сэра Капулетти); как всегда выразителен Лусиан Мсамати в роли отца Лоренцо, и, конечно, все взгляды приковывают неистовая, упрямая и нежная Джесси Бакли в роли Джульетты и мечтательный, тревожный и решительный Джош О’Коннор в роли Ромео. Невозможность быть вместе, видеть лица близких, чувствовать тепло родного тела, касаться его, — это и главная боль несчастных влюбленных, и главная боль актеров и зрителей, разлученных друг с другом. Эта почти нескрываемая пандемическая тоска людей друг по другу пронизывает спектакль Годвина, но — совсем не делает его сиюминутной поделкой «на злобу дня». Блестящий эксперимент Национального театра настолько удался, что вполне может служить пособием учителям, чтобы эффектно представить своим молодым ученикам живую, дышащую, вневременную историю любви, разрушенной бессмысленным роком.